Последняя империя. Падение Советского Союза

Глава 9

Спасение империи

Вечером 28 августа российский вице-президент Александр Руцкой, пытаясь спасти СССР, вылетел в Киев. Всего неделей раньше он ездил в Крым спасать президента СССР. С первой миссией полковник Руцкой справился, и Горбачев повысил его до генерал-майора. Теперь ему предстояло поучаствовать в разрешении украино-российского кризиса, возникшего после провозглашения Украиной независимости. Если она будет настаивать на своем суверенитете, Руцкой планировал выдвинуть территориальные претензии.

Корреспондент проельцинской “Независимой газеты” рассказывала о миссии Руцкого: “Сегодня они имеют возможность доложить украинскому руководству позицию Ельцина – при выходе Украины из состава ‘некоего СССР’ статья о границах двухстороннего договора прекращает действие”. Россия денонсировала договор с Украиной и угрожала выдвинуть территориальные претензии. В газетном сообщении также говорилось: “Ожидается, что сегодня на заседании Верховного Совета Крыма будет провозглашена независимость”. Такое развитие событий в автономной республике в составе Украины могло стать причиной вооруженного конфликта между двумя крупнейшими советскими республиками¹.

Руцкого сопровождал советник Ельцина Сергей Станкевич, недавно участвовавший в сносе памятника Дзержинскому на Лубянке. Убеждать мятежных украинских депутатов ехали не только “россияне”. В составе делегации присутствовали и “советские”: члены Верховного Совета СССР, сессия которого накануне открылась в Москве. За несколько часов до вылета Руцкого и Станкевича состоялось заседание высшего законодательного органа Советского Союза, посвященное расследованию деятельности путчистов. Шла речь и о положении на Украине. Депутаты на время забыли о разногласиях и выбрали представителей для переговоров с украинскими властями. На следующий день “Известия” сообщали: “Это как знак беды, как одно из последних предупреждений союзному парламенту, объективно оставшемуся одной из последних опор распадающегося Союза”.

В делегацию союзного парламента вошел и близкий соратник Ельцина, сторонник сохранения СССР Анатолий Собчак, мэр Ленинграда. В той же статье “Известий” говорилось, что Собчак призвал депутатов “сосредоточиться на главном – не допустить самопроизвольного распада союзных структур власти, прекратить бесплодные дискуссии по вопросам, которые не касаются опасности развала страны”. Кроме Собчака, в Киев вылетели еще три депутата Верховного Совета СССР – один от России и два от УССР. Они выехали в аэропорт, надеясь успеть на самолет вицепрезидента России. Еще несколько дней назад такое казалось невозможным. Перед путчем руководители Украины и РСФСР выступали единым фронтом. Теперь же они спорили о границах. Российское и союзное руководство сообща пыталось спасти Союз. Более того, ведущую роль в этом играл Ельцин, а не Горбачев. Последний остался за кадром².

Прежде Ельцин находился в лагере противников союзного центра. Его переход к сотрудничеству с президентом СССР связан с одержанной над ним победой в конфликте, разгоревшемся после возвращения Горбачева из Крыма. Двадцать второго августа президент Советского Союза убеждал депутатов Верховного Совета РСФСР, что Россия перестанет быть Россией, если не попытается удержать республики. Его подвергли обструкции. Но к 28 августа победа Ельцина была практически полной. Он стал вместо Горбачева самым влиятельным человеком во всем Союзе. Теперь сохранение СССР стало его насущной задачей. Требовать уступок от центра, пока в Кремле заправлял Горбачев, – это одно. Соглашаться на независимость республик вследствие упадка центра – совершенно другое. Ельцин и его советники были согласны на выход прибалтийских республик из Союза и надеялись, что среднеазиатские республики перестанут требовать дотации. Но никто в окружении Ельцина и представить не мог, что Союз покинет Украина. Это казалось кошмаром³.

Провозглашение Украиной независимости вызвало сильный резонанс. Она оказалась в авангарде движения к независимости тех республик, руководство которых пока оставалось лояльным центру. Страны Прибалтики, Грузия и Армения объявили независимость раньше Украины, но в этих республиках у власти находились оппозиционные к коммунистическому режиму силы. Украина Кравчука провозгласила независимость первой из республик, власть в которых оставалась в руках номенклатуры. Таким образом, она освобождала путь для других республик Советского Союза, в которых власть не менялась. Двадцать пятого августа такое же решение принял Верховный Совет Белоруссии, а еще через день Молдавия. Азербайджан провозгласил независимость 30 августа. На следующий день примеру последовала Киргизия, после – Узбекистан. Горбачев и Ельцин были испуганы⁴.

В отличие от Украины, ни одна из республик, провозгласивших независимость после 24 августа, не планировала подтверждать это решение на референдуме. С другой стороны, ни одна из них не собиралась немедленно выходить из состава СССР. Главным различием между суверенитетом и независимостью было то, что суверенитет давал республиканскому законодательству приоритет над союзным, тогда как независимость позволяла вовсе игнорировать принятые центром нормативные акты. Кроме того, формальная независимость означала усиление республиканских лидеров⁵.

Двадцать четвертое августа стало переломным днем не только из-за провозглашения Украиной независимости. В этот день Ельцин признал самостоятельность Эстонии, Латвии и Литвы. В подписанных российским президентом указах не выдвигалось никаких предварительных условий или требований относительно пересмотра границ. Благодаря этому шагу сотни тысяч этнических русских, большинство из которых поселились в этом регионе после Второй мировой войны, оказались за пределами России и СССР. Ельцин не считал их проблемы своими.

Новая Россия не пыталась удержать прибалтийские республики с помощью грубой силы, экономического давления либо юридических или дипломатических уловок. Территориальные вопросы и права меньшинств не относились к важнейшим проблемам той эпохи. В предыдущие годы многие русские, жившие в этих республиках, выступали против независимости. Они становились членами подконтрольных коммунистам “Интерфронтов”, которым Москва оказывала поддержку. В начале 1991 года эти организации выступали за подавление прибалтийских движений за независимость. Их лидеры открыто выступили в поддержку ГКЧП, а теперь боялись мести со стороны коренного населения. Ельцинское правительство не обращало внимания на их страхи. Союзниками российского президента были национал-демократы Таллина, Риги и Вильнюса, а не поддерживавшие кремлевских консерваторов русские меньшинства⁶.

Многие жители советских республик пытались понять, считать ли прецедентом действия РСФСР по отношению к прибалтийским республикам. Будет ли Россия вести себя так же по отношению к другим членам Союза? Вскоре стало ясно, что нет. Прибалтика занимала особое место в мировидении ельцинских демократов. Признание Эстонии, Латвии и Литвы российскими дипломатами не предполагало аналогичных действий касательно других республик, провозгласивших независимость во время путча или до него. Грузия приняла соответствующий акт 9 апреля 1991 года, задолго до Эстонии и Латвии, однако ее самостоятельность не была признана. Никто не знал, окажется ли Украина в одном ряду со странами Прибалтики или повторит судьбу Грузии. Ельцин отреагировал на звонок Кравчука, рассказавшего о подготовке голосования, спокойнее Горбачева. Это позволяло надеяться, что действия Украины найдут понимание. Кравчук передал новости Ельцину в субботу. Ответ прозвучал уже в понедельник: 26 августа в Москве открылась сессия парламента СССР, о созыве которого заявили еще путчисты в первый день переворота.

На открытии сессии депутат от Украины Юрий Щербак зачитал русский перевод Акта провозглашения независимости Украины. Позднее он назвал этот момент самым важным в жизни, но в тот момент испугался собственных слов. Обычный шум зала заседаний мгновенно прекратился. Щербаку показалось, что все побледнели. Горбачев покраснел, поднялся и вышел. Советник Горбачева Вадим Медведев отметил в дневнике, что “в этот день ораторы из республик в один голос” говорили “о независимости, ненужности центра, ликвидации союзных структур”.

Сторонники сохранения СССР забили тревогу. Сидевший неподалеку от Щербака Анатолий Собчак с трибуны заявил, что говорящие о национальной независимости на самом деле “пытаются сохранить коммунистические структуры в новом обличье”. Он назвал случившееся безумием, поскольку СССР – ядерная держава, а его распад может привести к анархии. Заместитель мэра Москвы Сергей Станкевич высказал надежду, что его украинские друзья не станут вредить делу демократии. Академик Дмитрий Лихачев заявил, что неконтролируемый распад Союза может привести к войне за передел территорий⁷.

Многие приближенные Ельцина восприняли провозглашение Украиной независимости не как акт сопротивления центру, а как удар в спину демократической России, только что свалившей коммунистического Голиафа. Быстрая смена власти в Москве привела к ситуации, которую было невозможно представить еще несколько дней назад. До сих пор РСФСР находилась в первых рядах борцов против союзного центра. Она шла плечо к плечу со странами Прибалтики и объявила о своем суверенитете прежде, чем Украина, Белоруссия и остальные республики. Теперь она фактически заменила собой центр.

Пока Собчак, Станкевич и Лихачев боролись в парламенте за СССР, Ельцин поручил пресс-секретарю Павлу Вощанову – сорокадвухлетнему журналисту с экономическим образованием – подготовить заявление: “Если какая-либо республика прекращает с Россией союзнические отношения, Россия вправе поставить вопрос о территориальных претензиях”. Это прямо противоречило политике, еще два дня назад проводившейся по отношению к странам Прибалтики. Вощанов вспоминал, что Ельцин желал “посрамить Горбачева”, добившись успеха в отношениях с союзными республиками. К своему огорчению, Ельцин скоро оказался в том же неудобном положении. По словам Вощанова, “российский президент был уязвлен. И тогда родилась идея ‘намекнуть’ партнерам по переговорам, что ‘Ельцин – это вам не Горбачев’”. Провозглашение Украиной независимости и запущенные этим процессы делали вопрос особенно срочным⁸.

Павел Вощанов выполнил поручение. Подготовив проект заявления, он зачитал его Ельцину по телефону. Переданный прессе документ звучал так: “Российская Федерация не ставит под сомнение конституционное право каждого государства и народа на самоопределение. Однако существует проблема границ, неурегулированность которой возможна и допустима только при наличии закрепленных соответствующим договором союзнических отношений. В случае их прекращения РСФСР оставляет за собой право поставить вопрос о пересмотре границ”. В заявлении не говорилось, к каким именно республикам Россия могла иметь территориальные претензии. Вощанов на пресс-конференции уточнил, что Ельцин имел в виду Украину и Казахстан. Позднее пресс-секретарь вспоминал, что речь шла о землях, “прежде входивших в состав РСФСР”: о Крыме и Донецкой области (Украина), Абхазии (Грузия) и севере Казахстана⁹.

В действительности единственным регионом, переданным кому-либо РСФСР, был Крым. Это произошло в 1954 году в связи с празднованием трехсотлетия перехода казацкой Украины под протекторат Москвы. К тому времени около двухсот тысяч крымских татар – коренных жителей полуострова – выселили в Среднюю Азию. Большинство оставшегося населения являлись русскими. Географически и экономически регион был привязан к Украине. Передача Крыма была нужна союзному центру, и власти УССР и РСФСР поддержали этот шаг.

Остальные названные Вощановым территории никогда не входили в состав РСФСР: ни Донбасс (в революционный период он являлся частью украинского государства, а после вошел в УССР), ни Абхазия (на заре советской власти формально независимая, позднее она стала автономией в составе Грузии). Казахстан также не получал никаких территорий от РСФСР: в 20-х годах он был автономной республикой в ее составе, а в 30-х получил статус союзной республики¹⁰.

Кризис в российско-украинских отношениях позволил Горбачеву вновь выйти на сцену. Выступая на сессии Верховного Совета СССР, он пообещал сделать все возможное для сохранения Союза: “В рамках Союза территориальных проблем быть не может. Однако не исключено их появление при выходе республик из Союза”. Заявление Вощанова с одобрением встретили лидеры российской демократии. Многие считали, что провозглашение Украиной и Белоруссией независимости значило не больше, чем попытка местных партийных элит удержаться у власти. В борьбе с этими элитами демократии нужно было показать зубы. Демократически избранный мэр Москвы Гавриил Попов, союзник Ельцина, выступил по центральному телевидению с заявлением о поддержке позиции российского президента касательно республик, заявляющих о выходе из Союза. По словам Попова, споры о границах нужно решить на референдумах в пограничных регионах. В частности, он упомянул Крым, Одессу и Приднестровье. Ирония в том, что руководство названных регионов поддержало ГКЧП, а их население не симпатизировало лидерам демократической России¹¹.

Ельцину и Вощанову аплодировала не вся Москва. На следующий день семь видных деятелей демократического движения подписали воззвание “Приветствуем развал империи”. Они признали, что в некоторых заявляющих о выходе из Союза республиках руководство осталось в руках поддержавших ГКЧП коммунистов, продолжающих нарушать права граждан. Но противостоять им нужно путем координации действий демократических сил, а не восстанавливая империю. Афанасьев, Боннэр и другие, поставившие подписи под документом, отметили: “Опаснее же всего утверждения о возможных территориальных претензиях России к соседним республикам в случае роспуска СССР”. Авторы воззвания видели в мирном роспуске Советского Союза путь к созданию нового сообщества демократических государств на руинах империи. Это был прямой вызов российскому руководству. Кроме того, документ содержал качественно новый план действий России по отношению к союзному центру и бывшим союзным республикам. Мало кто тогда оценил его значение¹².

Новый курс российских властей вызвал беспокойство у руководства Украины, Молдавии и Казахстана. Угроза для Украины была наиболее явной, в связи с чем она отреагировала быстрее других республик. В день публикации заявления Ельцина, 27 августа, коалиция демократических партий “Рух” ответила собственным заявлением. В нем “некоторые новые демократы России” обвинялись в “имперских посягательствах”, в 1917 году проявившихся у большевиков. Большевики под знаменем пролетарской революции уничтожили украинское движение за независимость и разрушили созданные им демократические институты. Эта историческая параллель нашла отражение в подготовленном в тот же день заявлении Президиума Верховного Совета Украины. В нем утверждалось, что Украина не имеет территориальных претензий к РСФСР и готова обсудить возможные претензии со стороны России на основании российско-украинского договора от 19 ноября 1990 года. Этим договором гарантировалась нерушимость существовавших в тот момент границ. Леонид Кравчук озвучил эти тезисы на специально созванной пресс-конференции и сообщил журналистам, что уже позвонил Ельцину с требованием обсудить заявление Вощанова. На следующий день российский президент поручил Руцкому и Станкевичу выехать в Киев¹³.

Члены объединенной российско-союзной делегации вылетели в Киев после обеда 28 августа. Их нелегким заданием было донести до руководства новопровозглашенного государства позицию президента РСФСР и его сторонников-демократов. Настоящая цель прибывших состояла не в выдвижении территориальных претензий, а в срыве или отсрочке обретения Украиной независимости. Один из приближенных Ельцина сказал удивленному Вощанову: “Думаешь, нам эти территории нужны?! Нам нужно, чтобы Назарбаев с Кравчуком знали свое место!” Это место было в Союзе, вместе с Россией – и под ее контролем.

Депутат Верховного Совета СССР от Украины Юрий Щербак вошел в эту делегацию как представитель союзного органа власти. Он вспоминал, как Собчак обратился к нему: “Вы, украинцы, только не подумайте отделяться от России, мы ведь едины”. По словам Щербака, Станкевич с подозрением отнесся к провозглашению Киевом независимости. Неплохо говоривший по-украински Руцкой снисходительно спрашивал у украинских делегатов: “Так вы, хохлы, решили отделиться, да?”¹⁴

Перед тем как взойти на борт, Щербак позвонил в Киев и предупредил о приезде московской делегации. Украинское радио сразу же передало текст двух обращений от имени республиканского парламента. В первом содержался призыв ко всем политическим силам объединить усилия для защиты независимости. Адресатом второго были национальные меньшинства: высший законодательный орган гарантировал защиту их прав в независимом государстве. В тот же день Президиум Верховного Совета принял постановление о подчинении военных комиссариатов на территории Украины республиканским органам власти. Украинское руководство консолидировалось и готовило граждан к нараставшему дипломатическому конфликту.

Пока самолет летел из Москвы в Киев, радио передало третье обращение. Лидер “Руха” призвал киевлян собраться у парламента для защиты самостоятельности страны. К стенам Верховного Совета пришло еще больше людей, чем 24 августа. Щербак был поражен, увидев, сколько людей собралось, чтобы поддержать только что объявленную независимость¹⁵.

Неизвестно, что ожидали увидеть Александр Руцкой и другие члены делегации, но их ожидания не оправдались. Сергей Станкевич вспоминал: “В Киеве нас полдня не выпускали из самолета, допрашивая, с какой целью мы прилетели в независимое государство”. Руцкой в ответ ссылался на славянскую солидарность и говорил, что целью визита является выработка программы российско-украинских отношений в свете провозглашения Украиной независимости.

Только после этого делегатам разрешили ехать в парламент. Вместо членов Президиума, состоявшего из бывших коммунистов, их встретили депутаты от оппозиции. Напротив Собчака и Станкевича за столом переговоров сидели их старые союзники из демократического лагеря. Они пытались убедить партнеров из Москвы в том, что произошедшее не имеет ничего общего с попыткой сохранить власть компартии. Станкевич, в свою очередь, заверил принимающую сторону в отсутствии желания выдвигать территориальные претензии или ставить под сомнение самостоятельность Украины. Лед тронулся¹⁶.

После этого представители России и СССР встретились с украинским руководством во главе с Кравчуком. Переговоры затянулись до глубокой ночи. Время от времени их участники выходили к собравшимся у парламента людям, чтобы успокоить их. Попытка Собчака самому выступить перед собравшимися провалилась: в ответ на его слова “Для нас важно оставаться вместе” прозвучало: “Нет!”, “Позор!” и “Украина без Москвы!”

Результаты переговоров, озвученные на ночной пресс-конференции Кравчука и Руцкого, были выгодны для украинского руководства. Два государства договорились сформировать совместные органы для управления в переходный период и выработки экономических соглашений. Украинцы были довольны, россияне – нет. По словам Станкевича, “разговор был тяжелый, объединяющей формулы мы не нашли”. Для Союза это были плохие новости. Оказалось, что даже достигнутое соглашение временно: официальный Киев искал пути “цивилизованного развода”¹⁷.

Результаты ночных переговоров разочаровали Станкевича, однако воодушевили Назарбаева. Последний был недоволен приобретением Россией контроля над союзными органами власти и стремился подчинить себе дислоцированные в Казахстане армейские соединения. В тот же день он направил Ельцину телеграмму с просьбой прислать в республику делегацию под руководством Руцкого: “В связи с тем, что в печати до настоящего времени не прозвучал четко выраженный отказ России от территориальных притязаний к сопредельным республикам, в Казахстане начинает набирать силу общественный протест с непредсказуемыми последствиями. Это может вынудить республику принять аналогичные с Украиной меры. Особая опасность заключается в том, что Казахстан является ядерной республикой”. Угроза второй республики, владеющей ядерным оружием, последовать украинскому примеру и провозгласить независимость, сработала. Сразу после возвращения в Москву Руцкой, Станкевич и Собчак вылетели на восток. В Алма-Ате они подписали декларацию, содержание которой дублировало киевские заявления. На совместной с Назарбаевым пресс-конференции Руцкой сообщил, что Россия и Казахстан не имеют друг к другу территориальных претензий¹⁸.

Представители РСФСР, посетившие Киев и Алма-Ату, поспешили дистанцироваться от заявления Вощанова, охарактеризовав его как акт самодеятельности. Политически неопытный пресс-секретарь оказался совершенно не готов к такому повороту: “Никогда не забуду это странное ощущение – включаю телевизор и слышу, как выступающие перед митингующими киевлянами Руцкой и Станкевич на чем свет стоит клянут ‘зарвавшегося пресс-секретаря, который, можете не сомневаться, свое получит’. С трудом дождался возвращения Руцкого в Москву. Иду к нему в кабинет: ‘Саша, что ж вы из меня козла отпущения-то делаете!’ Вице-президент ставит на стол бутылку: ‘Эх, Пашка, сынок, что ж делать-то?! Такая у нас с тобой работа вредная!”’

Забыть о неудачной политической инициативе постарались не только Руцкой и Станкевич, но и одобривший ее накануне Ельцин. Вощанов вспоминал: “Мне позвонил из Латвии Борис Николаевич. Так грозно он не говорил со мной за все годы нашего знакомства и сотрудничества. ‘Вы допустили серьезнейшую ошибку!’ […] Потом оказалось, что, сделав заявление, я должен был сидеть молча, будто воды в рот набрал, и ни при каких условиях не называть спорные территории”¹⁹.

Всего через два дня после того, как новое российское руководство установило контроль над союзным центром, принудив Горбачева к повиновению, лидеры РСФСР столкнулись с серьезными затруднениями. Кравчук и Назарбаев дали понять, что отказываются от своей роли в союзной иерархии. Стало ясно, что союзные республики – далеко не пешки в противостоянии российского президента и советского руководства. У каждой фигуры были свои интересы. Совокупные силы их были слишком значительны для того, чтобы две главные стороны конфликта могли удержать их под контролем. Единое прежде российское руководство раскололось. Некоторые члены окружения Ельцина хотели вести переговоры с республиками от имени центра. Другие предлагали сделать ставку на мезальянс Ельцина и Горбачева. Третьи считали бессмысленным бороться за союз, из которого вышли Украина и Белоруссия и в котором остались недемократические среднеазиатские республики. Кроме того, часть не входивших в ближайшее окружение Ельцина политиков поддерживала распад империи. Эти деятели призывали к роспуску СССР независимо от последствий этого шага²⁰.

Неудачная попытка давления РСФСР на решительно настроенных республиканских лидеров и замешательство сторонников Ельцина совпали с периодом упадка сил российского президента. Такое с Ельциным случалось после напряженной работы. Непосредственно перед началом “пограничного” кризиса он предупредил помощников о намерении взять двухнедельный отпуск. Александр Коржаков писал: “После путча и кадровых перестановок Борис Николаевич захотел отдохнуть”. Двадцать девятого августа он присутствовал на церемонии открытия посольства РСФСР в Риге. Журналисты удивлялись, что российский лидер уехал из Москвы в разгар кризиса. Оказалось, Ельцин решил провести отпуск неподалеку от Юрмалы. Это был последний отпуск президента России на балтийском побережье, теперь за рубежом.

Коржаков писал: “Мы с Борисом Николаевичем прогуливались по побережью и наслаждались морским воздухом. Кричали чайки, дети выискивали кусочки янтаря на берегу, и казалось, что бессонные ночи в Белом доме, изнурительная борьба с политическими противниками – все это происходило давным-давно, в другом временном измерении”. Несколько следующих дней Ельцин отдавал распоряжения по телефону, подписывал бумаги и даже наезжал в Москву, на Съезд народных депутатов СССР, сессия которого началась 2 сентября. Оппоненты российского президента воспользовались его временным отсутствием, чтобы попытаться вернуть утраченные позиции²¹.

В отношениях между руководством РСФСР и остальных республик нарастала напряженность. Это позволило сошедшему было со сцены Горбачеву и его окружению попытаться вернуться в политику. Двадцать восьмого августа открылась внеочередная сессии союзного парламента, Ельцин выехал в Латвию, делегация Руцкого – в Киев, а Горбачев впервые после путча столкнулся с обвинениями в зависимости от главы России. Поводом для этого стала поддержка президентом Советского Союза кандидатуры премьер-министра России Ивана Силаева на пост главы правительства СССР. Двадцать восьмого августа советник Горбачева по экономическим вопросам Вадим Медведев записал в дневнике: “Наибольшие страсти – вокруг создания комитета [по оперативному управлению] Силаева. Говорят, что через этот комитет союзные органы подменяются российскими. Обвинения в адрес президента в том, что он действует под диктовку россиян”.

Силаев пришел на помощь Горбачеву, заявив, что республикам будет предложено присоединиться к комитету. Многих депутатов это объяснение не удовлетворило. Президент СССР обратился к ним с просьбой подтвердить ликвидацию Кабинета Министров – органа, сформированного во исполнение поправок к Конституции, принятых этими же депутатами менее чем годом ранее. В новых условиях Горбачев решился критиковать Ельцина: поскольку попытка путча провалилась, ни российский президент, ни парламент и Совет Министров РСФСР не имеют права присваивать полномочия союзных органов власти. Такие действия республиканских органов нарушают Конституцию.

Особенно важным вопросом стала попытка России установить контроль над Государственным банком СССР в хаосе, последовавшем за поражением ГКЧП. Под давлением Ельцин подписал указ, отменявший это решение. Президент СССР мог отпраздновать первую победу над российским²².

Следующую победу Горбачев одержал 2 сентября, в день открытия Съезда народных депутатов СССР – органа, в полномочия которого входило внесение изменений в Конституцию. Первое заседание началось с зачитанного Нурсултаном Назарбаевым “Заявления Президента СССР и высших руководителей союзных республик”. Оно стало известно как документ “io + 1” (под текстом стояли подписи лидеров десяти республик и Горбачева). Всего несколькими днями ранее в московских газетах появились статьи о том, что в формуле “9 + 1” или “10 + 1” под единицей стоит понимать Россию, а не союзный центр. Зачитанный главой Казахстана документ вернул в формулу СССР. Горбачев снова был в игре.

Документ, составленный накануне вечером на совещании Горбачева с лидерами республик, стал продуктом компромисса. Роль союзного руководства была сведена к минимуму, что было совершенно невозможно до путча. Это заявление отражало новую политическую реальность: возросшее значение Ельцина и глав республик в вопросах союзного значения. Кравчук прибыл в Москву, чтобы сообщить о вступлении в силу Акта провозглашения независимости Украины. Однако до того как акт будет вынесен на референдум, глава парламента УССР решил участвовать в переговорах о новом Союзном договоре – на случай, если результаты референдума окажутся отрицательными. Еще раньше он проинформировал президента РСФСР, выступавшего за федеративную структуру обновленного Союза, что Украину удовлетворит только конфедерация. Советский Союз Кравчук представлял не в виде государства, а в виде коалиции государств с общими внешнеполитическими и военными структурами. Назарбаев поддержал Кравчука.

В условиях, когда единым фронтом выступили лидеры двух крупнейших республик, Ельцину и Горбачеву пришлось дать задний ход. Заявление Назарбаева, под которым поставили подписи президенты СССР, России и ряда других союзных республик, содержало призыв к выработке новой Конституции СССР. Документ также предлагал ряд мер на “переходный период”. Среди них значились замена Верховного Совета и Съезда народных депутатов Конституционной ассамблеей из представителей республиканских парламентов, образование нового исполнительного органа – Государственного Совета (его членами автоматически становились президент СССР и входящих в Союз республик), а также формирование при участии представителей республик Экономического комитета. Последний должен был прийти на смену не только Кабинету Министров, но и вызвавшему неоднозначное отношение комитету Силаева.

В дополнение к этому Назарбаев предложил подписать новый Союзный договор и ряд соглашений экономического и оборонного характера, гарантирующих права и свободы граждан республик. Советские республики заявляли о своем желании стать членами ООН. Таким образом, зачитанный Назарбаевым документ представлял собой план получения контроля над центром не только Ельциным, но и другими главами республик. Он, как и действия российского президента, был направлен против объявлявшейся утратившей силу Конституции СССР. К удивлению депутатов, заявление требовало от них одобрения отмены действовавшей Конституции и самороспуска Съезда. Позднее и Горбачев, и Ельцин одобрительно высказывались о предложенном казахским лидером документе и отстаивали его конституционность. Во время описываемых событий они считали лучшим выходом из ситуации одобрение документа Съездом народных депутатов и самороспуск этого органа²³.

После того как Назарбаев зачитал документ, был объявлен перерыв, и депутаты не успели ни высказаться, ни задать вопросы. Они были потрясены, однако перерыв позволил им успокоиться. Скандала удалось избежать. Вадим Медведев вспоминал: “По существу, такие решения необходимы, как последний шанс для спасения страны. Конечно, внешне они выглядят не очень демократично, но такова уж ситуация”. Он выразился слишком мягко. Многие депутаты не собирались уступать. Обсуждение затянулось на четыре дня²⁴. Депутат Александр Оболенский заявил с трибуны: “Президент Казахстана товарищ Назарбаев, которого я уважаю, взял на себя роль легендарного матроса Железняка… Руководство республик внесло свой разрушительный вклад в уничтожение советской власти. Возможно, наступило время перестать относиться к Конституции как к проститутке, изменяя ее в угоду новой власти!” Оболенский мог иметь в виду и Горбачева, и Ельцина, но свое выступление он закончил требованием отставки именно главы СССР. Вернувшийся с прибалтийского побережья Ельцин вспоминал: “С трибуны бросались слова о ‘предательстве’, ‘заговоре’, ‘разворовывании страны’ и прочее”.

После нескольких дней споров Горбачев и республиканские лидеры заставили Съезд покориться. По словам Ельцина, “Михаил Сергеевич всегда с трудом сдерживался, если при нем говорили такие гадости, и когда его довели окончательно, он вышел на трибуну и пригрозил: если съезд сам не распустится, то можно его и разогнать. Это охладило пыл выступавших, и заявление Совета глав государств было принято”. Съезд утвердил меморандум Назарбаева и заявил о самороспуске – но лишь после того, как депутаты добились некоторых уступок. Верховный Совет СССР – работавший на постоянной основе законодательный орган, не имевший права вносить изменения в Конституцию – продолжал действовать. Горбачеву это позволяло рассчитывать еще на один союзный орган в противостоянии с республиканскими лидерами²⁵.

Сессия закрылась 5 сентября. На следующий день Горбачев созвал первое заседание Государственного Совета, в который входил он и лидеры республик. Ельцин вспоминал: “В новой реальности Горбачеву оставалась только одна роль – объединителя разбегавшихся республик”. Так или иначе, президент СССР вернулся в политику, играя второстепенную роль, хоть и достаточно важную. В тех условиях это удовлетворяло и Ельцина, и глав остальных республик Советского Союза. В конце августа председатель парламента Армении Левон Тер-Петросян заявил в интервью еженедельнику “Аргументы и факты”: “Если Ельцин допускает восстановление центра, у Горбачева есть шанс остаться. Но сейчас Горбачев нужен как стабилизирующий фактор”²⁶.

Активная фаза борьбы союзного центра с республиками завершилась. Республики, которые еще не были готовы выйти из Союза, получили время для принятия окончательного решения. Признание российским президентом независимости Прибалтики закрыло страницу истории СССР. Следующая страница открылась Актом провозглашения независимости Украины: теперь Россия чувствовала себя ответственной и за судьбу Союза, и за будущее республик. Вскоре после принятия Съездом народных депутатов СССР заявления Назарбаева Ельцин подписал указ, отменявший действие своих прежних указов, посягавших на полномочия союзного руководства. Ельцин и Горбачев достигли перемирия: теперь они оба несли ответственность за империю.

Вскоре Ельцин и его администрация переехали в Кремль. По требованию главы РСФСР ему был выделен такой же бронированный лимузин, как у президента СССР. Глава службы безопасности Ельцина писал: “На первых порах оба президента сотрудничали, стараясь находить компромиссы. Михаил Сергеевич имел перед Борисом Николаевичем преимущество не в Кремле, а в своей загородной резиденции Огареве. Там собирались главы других союзных республик. Горбачев пил свой любимый армянский коньяк ‘Юбилейный’ и за столом вел себя по-царски. Ельцин злился на него, выступал резко, но коллеги Бориса Николаевича не поддерживали”. Установилось двоевластие, которого Россия не видела с 1917 года. Никто не знал, насколько прочен баланс сил двух кремлевских лидеров²⁷.

Президентов СССР и РСФСР сближали два не зависящие от них обстоятельства: во-первых, главы союзных республик не желали усиления кого-либо из этих двоих; во-вторых, президент США по-прежнему благоволил Горбачеву. Буш видел в союзе Горбачева с Ельциным предпосылку к сохранению Советского Союза, пусть и ослабленного. Как показал путч, единственная возможность выстраивания отношений российского президента с Бушем и вообще с Западом состояла в демонстрации желания сотрудничать с Горбачевым. Двадцать четвертого августа Ельцин заявил послу США Роберту Страусу: “Сейчас мы с Горбачевым близки”. Он попросил дипломата сообщить президенту США, что президенты РСФСР и СССР тесно сотрудничают. Страус вынес следующее впечатление: “Этот человек сознает свою власть… В то же время он хочет дать нам понять, что продолжает сотрудничать с Горбачевым – уже с позиции силы”²⁸.